Остаток дня прошел как тягучий сон, и наконец, после заката солнца, мы прервали наш пост финиками и мякотью лайма со льдом, сидя во дворе на пальмовых циновках. После отправления молитв магриб и иша нам дали мясо с овощами, а также пресный хлеб из дурры в виде толстой лепешки. Потом были фрукты и горячий душистый чай с молоком, поданный в чашках, похожих на изысканный китайский фарфор. Как всегда, тяготы сменились отдыхом, и вновь мы были довольны и благодарны. Наш хозяин едва знал пару слов по-английски, а наш арабский язык оставлял желать лучшего, и потому наша беседа была немногосложна. Впрочем, это не имело значения. Было так хорошо просто сидеть вместе. Мы расположились на открытом воздухе и отдыхали, упиваясь вечерней прохладой.

После чая надо было двигаться на поезд, и вскоре мы уже удобно устроились в купе 2 класса и разговаривали с нашим щедрым хозяином, пока поезд, наконец, не тронулся с места. Тогда наш хозяин распрощался с нами и спрыгнул на ходу, улыбнувшись и крикнув напоследок «ассалам алейкум!»

Мы ехали! Я выглянул в окно, на вольготные изгибы нового Вади Хайфа, поскольку старый Вади Хайфа скрылся в водах озера Асуан. Я был возбужден как ребенок, который вновь попал на поезд. Последний раз я ехал на поезде в России – казалось, с тех пор прошло уже сто лет. Так много всего случилось за это время. Инш Аллах, завтра в это время мы уже будем в Хартуме.

Но наши планы расстроились. Через полчаса паровоз начал чихать, мы двигались всё медленнее, и было принято решение вернуться в Вади Хайфа, чтобы там сделать ремонт. Лишь после полуночи мы вновь отправились из Вади Хайфа и с изрядным стуком и лязгом двинулись вглубь пустыни.

Так начался 4-й день месяца Рамадана.

Должно быть, нас сморил сон, потому что когда на рассвете мы проснулись, стояла тишина. Мы не двигались. Старенький паровоз окончательно сдал, и нам пришлось ожидать, пока из Хартума не привезут новый паровой котел. Мы находились посреди Нубийской пустыни, где-то между Вади Хайфа и Абу Хамид.

Мы совершили молитву субх на прохладном чистом песке под сводами храма неба, и погрузились в ожидание, не зная, сколько оно продлится.

Тем временем встало солнце, стало припекать. Во все стороны был виден только песок. К полудню вагоны превратились в раскаленные печи, снаружи было не лучше. Лучше всего было лежать на спальниках в тени под вагоном, между рельсами, хотя даже здесь легкий ветерок из пустыни обжигал зноем. Ситуация, казалось, испытывала крепость нашего поста, но даже если бы мы решили отказаться от соблюдения поста, у нас всё равно не было ни еды, ни питья, ни денег. Мы не испытывали желания просить милостыню, легче было просто внутренне укрепиться и продолжать пост.

Я повторял слова моего шейха: «Если тебя заботит твое пропитание – попостись денёк и сам увидишь, что будет, когда подойдет время для магриба (за которым следует немедленное разговение)!»

Наконец, где-то после полудня, когда на восточной стороне от поезда было достаточно тени, чтобы в ней можно было укрыться от палящих лучей, привезли новый котел, и вскоре мы уже двигались дальше. Вокруг тянулись сплошные пески. Пустынное пространство напомнило мне описание Последнего Дня – когда океаны высохнут, горы обратятся в прах и истают как облака, оставив лишь равнину песка, на которой и соберутся все, кто жил на земле, чтобы отправиться либо в Райский Сад, либо в Огонь Ада.

Затем мы приблизились к Нилу, который петлял, то уходя к западу от нас, то вновь приближаясь, пока мы неуклонно продвигались на юг, сделав остановку в Абу Хамиде, где кое-кто сошел и село много народу. Приятно было вновь увидеть зелень – финиковые пальмы и кусты, верблюдов и коз, а также людей – уроженцев этих мест. Воды Нила даровали жизнь. Жизнь! Я вспомнил слова Пророка о том, что Нил – одна из рек Сада. Мы с любопытством наблюдали за оживленной сутолокой, царящей на станции. Она весьма напоминала базарную толкотню. Среди прохожих сновали торговцы свежими финиками, фруктами и хлебом. Кто-то, призывно крича, предлагал чай с молоком и большие куски льда. Атмосфера была оживленная, и после нашей стоянки в пустыне торговцы питьём и фруктами были очень кстати.

Поезд медленно продвигался на юг, останавливаясь на каждом полустанке, и везде повторялось одно и то же. Было так приятно видеть эту кипучую жизнедеятельность, разительно отличающуюся от регулярной и чопорной картины, которую видит путешественник, пользующийся британской железной дорогой, где единственной едой, которую вы могли купить, был общепит станционного кафетерия или автолавки. Такая еда продавалась в пластиковой упаковке каким-нибудь человеком в униформе.

Тем временем солнце село – подошел к концу, может быть, один из самых длинных дней в моей жизни. Мы были голодны и мучимы жаждой. Незадолго до магриба наши спутники из соседнего купе, которых мы видели в первый раз, пригласили нас разделить с ними трапезу. Во время нашего путешествия в Судан это уже становилось традицией. Каждый с кем-то делил свою еду. Какой разительный контраст с дорожными обычаями, царящими в поездах высокоразвитого Севера, где люди зачастую настолько заняты собой, что им недосуг подумать о том, что рядом может оказаться кто-то, кто хочет есть. Западные люди настолько закоснели, что не в состоянии снизойти до трапезы с человеком, который не связан с ними родственными, дружескими или деловыми отношениями.
Совершив молитвы магриб и иша, и утолив жажду и голод, мы ехали сквозь ночь, духоту и пыль. Проехали Атабарах. Эта безмятежная езда сквозь ночь была так упоительна! Никто из нас никогда не путешествовал подобным образом, – когда ничего не планировалось заранее, и могло случиться всё, что угодно. Здесь никто не предоставлял никаких гарантий. Кредитные карты, чеки, страховые полисы – ничего этого не было и в помине. Никогда я не ощущал такой беспомощности и в то же время свободы. Я не смог бы доказать, что сам Аллах печется о нас, но я был абсолютно убежден в этом.

Так мы ехали всю ночь, и при первых лучах солнца прибыли в Хартум. Мы устали, с ног до головы были покрыты пылью, но мы были здесь!

~ Хартум ~

В Хартуме мы с любопытством огляделись по сторонам. Здесь всё было не так, как в Каире. Больше простора и зелени, меньше людей и суеты. Мы прошлись по широким улицам, засаженным деревьями, с невысокими домами и арыками по обеим сторонам улицы. Они мне напомнили Тегеран, хотя в Тегеране я был еще до того, как принял ислам. Тегеран всё же был более утонченным – и в традиционном смысле, и в современном.

Мы начали искать завийю шейха Абдаль-Бурхани. К счастью, она находилась недалеко, и до полудня мы добрались до нее, устав и от жары почти утратив дар речи – что весьма неудивительно после такой продолжительной ходьбы под полуденным солнцем.

Из-за жары, а также из-за того, что постились, все мы нуждались в отдыхе. Наконец на последнем издыхании мы добрались до завийи. Как и в Вади Хайфа, нас ожидали – хотя из-за проволочек по пути трудно было предположить, когда же мы приедем. Нас уже ожидали постели, которые – после восхитительного холодного душа (мы тщательно следили, чтобы ни капли воды не попало в рот) – оказались очень кстати.

Фукара, которые встретили нас, видя, что мы устали, оставили нас отдыхать. Мы уже неделю были в пути, перенося дорожные тяготы и передряги. У нас уже установился иной обмен веществ, соответствующий не просто посту, но посту в условиях жаркого климата. Приятно было отдыхать в затененной гостевой комнате завийи, улегшись на чистых белых простынях, на прохладном сквознячке от медленно вращающегося вентилятора, висящего под потолком.

Мы провели в завийи три следующих дня, отправляли ежедневные молитвы в подобающее время и каждый вечер прерывали пост с фукара шейха Абдаль-Бурхани.
Как и его фукара в Египте, здешние фукара были приветливы и внимательны к нашим нуждам. Они непрестанно были заняты поминанием Аллаха.

На второй вечер нашего пребывания здесь шейх, который был в преклонном возрасте, пришел, чтобы возглавить молитвы иша и таравих. После окончания молитв он беседовал с фукара, которые выражали к нему глубокую любовь и почтение. Нас представили человеку, чья влиятельность сделала возможным наше путешествие из Каира в Хартум через Хумайсару. Радушно улыбнувшись, он тепло приветствовал нас. Он родился, когда британские войска уничтожали в его стране тысячи мусульман, чтобы упрочить свое господство, а теперь, в конце своей жизни, он, может быть, впервые встретился с англичанами, которые были мусульманами.
– Что привело вас сюда? – спросил он.

– Мы совершаем паломничество в Мекку, инш Аллах, – ответил я. – И в то же время хотелось бы повидать авлия в Судане. Мы здесь, ибо жаждем испить из вашей чаши.
Почтенный старец понимающе кивнул головой.

На следующий вечер нас пригласили разговеться в дом к шейху. Около пятнадцати человек расположились на лужайке в саду, усевшись вокруг циновки из пальмовых листьев, на которой стояло угощение.

Во время трапезы шейх поднёс мне внушительный керамический кубок с прохладительным питьём белого цвета, приготовленным из высушенных бобов. Он подождал, чтобы увериться, что я выпил его до дна, одобрительно кивнул и лишь затем продолжил трапезу, да благословит его Аллах.

Спустя три дня мы распрощались с завийей. Проявления щедрости со стороны шейха Абдаль-Бурхани не влекли за собой никаких ответных обязательств с нашей стороны, ибо, как однажды сказал пророк Мухаммад, Аллах – Свидетель между рукой дающего и рукой берущего.

Шейх и его фукара щедро наделяли из того, чем их щедро наделил Аллах, твердо веруя, что всё это – на благо. Мы от души поблагодарили шейха и его фукара, поскольку Пророк (соллаллаху алейхи ва саллям) сказал: кто не благодарит людей, тот не благодарит Аллаха (субханаху ва Тааля).

Омдурман

За два года до нашей поездки в Мекку нашу завийю в Лондоне посетил шейх из Омдурмана Аль-Фатих Кариб’Аллах. Он приезжал в Англию делать операцию на колене. Шейх из Омдурмана сказал, что если наш шейх и его фукара когда-нибудь окажутся в Судане, они должны обязательно посетить его завийю и будут а ней желанными гостями. Завийя шейха Аль-Фатиха Кариб’Аллаха и была нашим следующим пристанищем.

Завийя оказалась удивительно покойным местом, она располагалась на тихой окраинной улочке Омдурмана, где было много глинобитных домов.
Войдя с улицы, мы попали в обширный внутренний двор, посыпанный песком. По его углам возвышались лиственные деревья. В одном конце находилась большая мечеть с толстыми стенами. В другом конце стояло квадратное здание, которое оказалось домом для гостей. Между мечетью и домом для гостей, чуть в стороне, виднелся серебристый купол. Он был похож на ракету. Это был мавзолей отца шейха Аль-Фатиха Кариб’Аллаха. На вопрос, правду ли говорят, что его отец мог летать, шейх ответил: «Да, это так. Но полёт – это всего лишь одна из стоянок на Пути Истины».

В дальней части дома для гостей и возле мавзолея был туалет и всё, необходимое для омовения. Перед домом для гостей располагался большой двухэтажный дом, окруженный оградой и садом. Здесь и жил шейх. Всё вокруг дышало покоем и безмятежностью. Это место объединяло людей непрестанным поминанием Аллаха, и отлучало от разногласий и треволнений. Пока мы были здесь, я ни от кого не слышал ни единой жалобы, ни слова в повышенных тонах.

Шейх и его фукара приняли нас, людей бедных и невежественных, по-царски. Из всех людей, кто входил и выходил из завийи, мы трое, должно быть, были самые несведущие по части знания Аллаха и Его посланника (мир ему), а также пророческой жизни. Несмотря на это, нас приняли как почетных гостей.

Как только мы прибыли, нас ввели к шейху. Шейх поднялся, чтобы приветствовать нас, несмотря на боль в коленях, которая мучила его. Нам дозволили оставаться здесь, сколько мы пожелаем, и отвели в просторную, хорошо проветриваемую комнату.

Как всё это разительно отличалось от фабрики в Афинах! А ведь всего лишь месяц назад мы не могли себе и представить ничего иного! Вместо непрерывного звяканья стеклянных бутылок на ленте конвейера здесь воздух был напоён пением птиц, воробьи деловито порхали там и здесь, перелетали с дерева на дерево, ныряли под застрехи крыш и даже залетали внутрь прохладного дома для гостей.

Последние два или три дня первой трети рамадана мы провели в завийи, ощущая, что наконец-то мы попали туда, где можем оставаться сколько захотим, никому не доставляя неудобств. Пророк Мухаммад говорил, что первая треть рамадана это милость Аллаха, и мы вкусили ее в избытке. В течение дня мы довольно много времени проводили в постелях, отдыхая или погружаясь в сон, ибо Пророк сказал, что даже сон постящегося человека благословенен. Молитвы Зухр и аср мы отправляли в мечети. Песок во дворе мечети был так накалён солнцем, что жёг ноги, зато внутри самого помещения царила приятная прохлада. Молитву обычно возглавлял шейх Аль-Фатих. Его худощавая, поджарая фигура была всегда закутана в белое одеяние и увенчана тюрбаном, а утонченное аристократическое лицо светилось, когда он взирал на окружающее – мягко и в то же время непреклонно.

Промежуток между аср и магриб – удачное время для зикру’ллах, особенно во время рамадана, когда сердце в результате поста обретает повышенную восприимчивость. Я в это время обычно читал из Корана, примостившись в тихом уголке на циновке из пальмовых листьев, покрывающей пол в мечети. Перед магрибом циновки выносили на улицу, во двор, на них ставили финики и прохладительное питьё, в том числе два вида напитка из сушеных бобов. Один – белый, его мне уже довелось попробовать в доме у шейха Абдаль-Бурхани. Другой – темно-коричневый, мы назвали его суданской кока-колой – у него и вкус был похожий.

Когда до нас доносился призыв на молитву, исходящий из сотен мечетей, двор заполняли фукара, и когда азан стихал, мы все вместе прерывали пост. Минут через пять мы вставали на молитву магриб, прямо на всё еще теплом песке двора. Затем подавали еду, обычно она включала мясо, хлеб, овощи и фрукты. Те, кому негде было поесть, всегда могли рассчитывать на еду в завийи вместе с фукара.

Немного погодя, когда жажда и голод были утолены, а в ночном воздухе раздавался азан перед иша, людей во дворе заметно прибавлялось. Когда подходило время начинать иша и таравих, все вставали на прохладном песке, обратившись лицами к Мекке, вникая в звучащие слова из Священного Корана и склоняясь как трава под ветерком, – все как один в белых одеяниях и тюрбанах, светлеющих при свете луны и звезд. Это было удивительная и умиротворяющая картина.
После завершения ночных молитв мы выпивали по чашке свежего чаю с молоком или воды, и возвращались в свои постели, чтобы мирно уснуть до рассвета. Некоторые фукара укладывались спать прямо на песке во дворе, завернувшись в свои бурнусы. Обычно мы просыпались перед рассветом, чтобы выпить чашку чаю с молоком и печеньем, чистили зубы и делали омовение, затем отправляли субх, когда подходило его время, читали зикр до восхода солнца, и затем еще час или около того дремали, постепенно вступая в новый день поста.
Таков был распорядок жизни в завийе во время рамадана, и он нас заметно укрепил. Мы восстановили свои силы. В течение второй трети рамадана, когда люди пытаются снискать прощение Аллаха, мы посещали других шейхов в Омдурмане и Хартуме, впитывая новые картины и звуки окружающего мира. Все наши впечатления были обострены и отмечены той проникновенной чистотой, которая всегда присуща месяцу поста.

Везде, куда бы мы ни пришли, нас всегда приветливо встречали и щедро угощали. Отсутствие денег не играло никакой роли. Иногда мы разговлялись с теми людьми, которых мы посещали, иногда в завийи или с самим шейхом Аль-Фатих Кариб’Аллахом. Иногда же нас буквально похищали люди, которые настаивали на том, чтобы мы разделили с ними трапезу. Например, однажды прямо перед магрибом разразилась сильная гроза, которая принудила нас укрыться в недостроенной мечети. Как нам показалось, мечеть еще не функционировала. Однако когда подошло время магриба, в той части мечети, которая уже была накрыта крышей, собралось на молитву около двадцати человек, и после молитвы они настояли, чтобы мы откушали с ними.

Один из таких случайных знакомых, Абу Тарбуш со своим другом Абу Бакром, спустя пару дней пригласил нас разговеться в дом Абу Бакра. Мы пришли – и попали на роскошный пир, после которого, как всегда, мы спели несколько касыд из Дивана шейха Мухаммада ибн аль-Хабиба. На Абу Тарбуша касыды произвели необычайное воздействие. Он проникновенно воспринял их и расчувствовался. «Еще! Еще! – просил он. – Спойте еще!»

Позже, после отправления молитв иша и таравих в местной мечети, мы получили приглашения буквально от всех, кто был там. Вернувшись в дом Абу Тарбуша, я с удивлением обнаружил, что несколько месяцев назад встречался в Лондоне с его старшим сыном. Казалось, сын стыдился явной нищеты своего отца и отсутствия западного образования, он даже хмуро извинился за «неловкость» отца. Мне же было жаль юношу, который не был наделён даром столько проникновенного восприятия глубинных смыслов Священного Корана и касыд Дивана – в отличие от своего мудрого отца.

Параллельно с посещением живых мы навещали и «мертвых». В числе наших первых вылазок из завийи шейха Аль-Фатиха было посещение мазара Махди, который, как и многие другие в Судане, был увенчан острым серебристым куполом, напоминающим ракету, готовую стартовать. Возле мавзолея был небольшой музей, в котором среди прочих реликвий хранилось одно из знамён, под которыми армия Махди сражалась против вторгшихся в страну британских войск. Рельефная арабская вязь на знамени, поблекашая от времени, гласила: «Ла илахаил’Аллах, Мухаммад расулу’ллах Ахмад аль-халифар-расулу’ллах», что значило: «Нет бога кроме Аллаха, Мухаммад – посланник Аллаха, Ахмад – доверенное лицо посланника Аллаха».

Здесь также находилась коллекция мечей, копий и стрел, которыми были вооружены мусульмане, а также несколько больших барабанов, в которые били, когда они шли в бой.

Несколько официальных фотографий воспроизводили поле боя, усеянное телами, на которых копошились мухи. Здесь же была вырезка из газеты Таймс с откликами на применение против мусульман пулеметов Максим. Очевидно, оно было весьма удовлетворительным – пулеметы скосили людей как траву. Оставалось лишь удивляться, как армия Махди могла противостоять армии с такой технической оснащенностью.

Здесь было и письмо, которым Махди сопроводил дары для генерала Гордона, пытаясь склонить его на свою сторону. Вот примерный перевод письма:

Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного.
Дорогой генерал Гордон!
С каждым днем вы всё дальше и дальше отходите с прямого пути.
Знайте, что Аллах – Правитель этой земли, а не вы или я.
Благодарю вас за ваши дары.
Знайте, что я приближаюсь со своим войском.
Мир всем, кто следует наставлениям.
Ахмад.

Пешком преодолев западную пустыню Судана, Махди и его армия нанесли поражение генералу Гордону под Хартумом. Меня заинтриговал этот бесстрашный человек, который страшился лишь Аллаха, но не Его творений. Говорят, что с лица Махди ни при каких обстоятельствах не сходила улыбка. Я восхищался его отвагой и крепостью веры в Аллаха. Хоть я и англичанин, мои симпатии были на стороне мусульман, чьи земли были столь вероломно захвачены теми, кто строил викторианскую империю. Точно так же я принял бы сторону саксов, когда их поработили викинги. Примерно год спустя я отправлял молитву магриб на лужайке в одном из садов, расположенных вдоль набережных Темзы. Завершив молитву, я обнаружил, что нахожусь в нескольких ярдах от памятника тому самому генералу Гордону. Как изменчивы времена и люди!

Войдя в здание, в котором, как предполагалось, находилась могила Махди, я не разобрал, действительно ли кто-то погребен здесь, поскольку не ощутил бараки, которая обычно сопутствует могилам аулия.

Позже мне рассказали, что когда армия лорда Китченера всё же захватила Хартум и Омдурман, тело Махди было извлечено из могилы, ему отсекли голову. Чтобы отправить ее королеве Виктории и изготовить из черепа чернильницу, а обезглавленное тело бросили в Нил. Говорили, что тело было извлечено из Нила, а голову в Вакх Хайфа перехватил агент, которому поручили добыть ее и вернуть в Омдурман. Говорят, что после этого тело и голову захоронили в тайном месте, чтобы британцы не обнаружили их. Только Аллаху ведомо, как всё было на самом деле, но мне определенно показалось, что в данном месте рух отсутствует.

Рядом с могилой и музеем, в пределах окружающих их стен, сидел мужчина средних лет и слушал записи ратиба, или вирда, который Махди и его ближайшие сподвижники повторяли утром и вечером. Вирд звучал очень сильно и красиво, но за всё время нашего пребывания в Судане я ни разу не слышал, чтобы кто-то произносил его. Возникало ощущение, что его сила была предназначена для определенного времени и затем ушла, возможно, чтобы возродиться где-то еще, в ком-то другом, в иной форме. Нет сомнения, что Махди был незаурядным человеком, и мне не раз доводилось слышать, что подобно шейху Усману дан Фодио, который сражался с британциами в Нигерии, Махди виделся с пророком Мухаммадом в снах и видениях, и тот наставлял его по части ведения боевых действий. Возможно, именно поэтому его и прозвали «аль-махди», что значит «праведно наставляемый», а не потому, что он якобы сам выбрал себе такое имя. Хотя, безусловно, в точности это ведомо лишь Аллаху.

* * *

Часть 6

Много воды утекло с тех пор в Ниле, теперь положение было совсем иным. Британцы пришли и ушли, оставив после себя свою систему. Но по-прежнему оставались шейхи и фукара, завийи и люди, путешествующие в поисках ведения Аллаха и Его Посланника. По-прежнему в этой части света находились мудрые люди, и мы жаждали посетить их, чтобы они наставили нас до того, как исчезнут с лица земли.

Когда наши тела адаптировались к посту и жаре, мы стали тратить меньше времени на отдых и сон, и больше использовать редкостную возможность учиться, размышлять и очищать свои сердца. Мы часто принимали участие в коллективных зикрах, которые проводились в мечети, обычно во второй половине дня перед магрибом и утром после субх. Касыды, которые пели фукара, звучали пленительно и сильно отличались от марокканских касыд, которые нам были хорошо знакомы. Хотя, конечно, по смыслу они были очень схожи, поскольку также посвящались восхвалению пророка Мухаммада и прославлению Аллаха, подводя искренних искателей к духовному познанию Аллаха.

Шейх Аль-Фатих Кариб’Аллах не всегда присутствовал на коллективных зикрах, но когда он приходил, собравшиеся сильнее ощущали баракат (благословенность). Во время этих собраний, а также когда нас приглашали разговеться в дом шейха, шейх всегда просил нас троих спеть что-нибудь из Дивана шейха Мухаммада ибн аль-Хабиба. Просторный дом шейха всегда был полон гостей, и всех угощали. Когда трапеза завершалась и все пили душистый чай, шейх с улыбкой просил спеть касыду и затем весь обращался в слух. Его источающее любовь лицо было подвижным и в то же время спокойным. Частенько он кивал головой и проникновенно восклицал «хакк!» – «истина».

При входе в сад шейха Аль-Фатиха стояли два больших глиняных сосуда с прохладной водой. Такие сосуды можно было увидеть везде в Омдурмане, особенно на углах улиц. Они ставились для того, чтобы любой мог легко утолить жажду. В сосуде с толстыми керамическими стенками вода сохраняла прохладу даже в самый жаркий день.

Однако вода шейха Аль-Фатиха имела особый вкус – вкус Корана. Каждый день кто-то из фукара записывал на лух – деревянной дощечке для письма – один из аятов Корана. Он использовал особые, изготовленные в домашних условиях пригодные для питья чернила, которые растворялись водой и имели приятный вкус. Затем он смывал написанное, опуская дощечку в сосуд. Когда вы пили воду, вы впивали с ней и коранический аят. Естественно, что во время рамадана нам не довелось много пользоваться благом этого питья, но по завершении поста мы не преминули наверстать упущенное.

Подобные вещи встречаются в Судане повсеместно. Многие врачи – по-арабски врача называют хаким, что означает «мудрый человек» – используют Коран как целительное средство. Они даже читают над больным выборочные аяты, при этом зачастую касаясь или дуя на пораженное болезнью место. Иногда аяты записывают на лух или тарелку и смывают их водой, которую затем дают выпить больному. Бывает, что аят записывают на листке бумаги и затем поджигают его с тем, чтобы больной вдыхал дым. При разных болезнях используются разные аяты – для предохранения от заболевания и для лечения. Очень популярно ношение талисманов, представляющих собой медальон с листком бумаги –внутри, на котором записан коранический аят. Талисманы носят на шее или на запястье руки не снимая. За исключением моментов, когда идут в туалет и во время омовения. Талисман защищает от зла и напастей, особенно тех, которые исходят из незримого мира.

Однажды вечером, вскоре после таравиха, мы совершенно неожиданно для себя стали участниками погребальной процессии. Видимо, умер один из фукара, и пришел час похоронить тело. Все как один фукара вышли со двора, увлекая нас троих за собой, и потянулись процессией по улочкам Омдурмана. Они пели «ла илаха ил Аллах» сильными и уверенными голосами. С улицы мы зашли во двор дома, где находилось тело, обмытое и завернутое в саван. Пение прекратилось. После дуа за умершего и его семью тело подняли на простых носилках и быстро перенесли на кладбище. При этом все мы пели «ла илаха ил Аллах». Тело опустили в только что выкопанную могилу, мы стояли рядами вокруг, произнося погребальную молитву. Его похоронили на правом боку, лицом к Мекке.

Абу Хурайра как-то сказал: «Не мешкайте с похоронами, проворство в этом деле – благо, а промедление – зловредно». Пророк Мухаммад однажды произнес: «Для раба Божьего, который является мумином, (истинным верующим) тяготы и страдания этого мира сменяются на милость Аллаха, а если же человек совершал неблагое, то люди, города, деревья и животные с облегчением освобождаются от него». Он также говорил, да благословит его Аллах и дарует ему мир: «Когда ты умираешь, твое место покажут тебе утром и вечером. Если ты один из людей Садов Рая – будешь с людьми Садов Рая, если ты один из людей Огня Ада – окажешься с людьми Огня Ада. Тебе скажут: «Вот твое место ожидания, покуда Аллах не пробудит всех в день Пробуждения».

Похороны явились для нас отрезвляющим событием и напоминанием. Как говорит Аллах в Коране: (перевод смыслов): «У Бога знание о часе. Он низводит сильный дождь, Он знает, что есть в чревах. Никто не знает, что приобретет он себе завтра. И никто не ведает, в какой земле умрет. Бог - Знающий, Ведающий» (31:34).

Другим гостеприимным хозяином в Омдурмане был один юноша по имени Абдаль-Малик, статный, улыбчивый и аристократический. Он торговал шинами. Мы встретились с ним на многолюдной молитве джума, которая проводится по пятницам в мечети завийи. После окончания молитвы он пригласил нас к себе в дом разговеться. До дома было всего десять минут ходьбы. По дороге нам попалась местная прачечная, где пятеро мужчин в крохотном закутке за весьма умеренную плату вручную стирали и гладили белье.

После молитвы магриб мы как всегда трапезничали на открытом воздухе, под смеркающимся небом, с благодарностью пожиная плоды радушного гостеприимства. Абдаль-Малик прекрасно владел английским, что было большим подспорьем, поскольку нашего знания арабского не хватало, чтобы вести беседу, за исключением простейших реплик. Его шейх, шейх Джайли, жил в местечке с –названием Каддабас, недалеко от Атбараха, но на другом берегу Нила. «Он чудесный человек, – сказал Абдаль-Малик, и в его голосе прозвучали уважение и любовь. – Если у вас есть возможность, обязательно навестите его. Вы только скажите мне, когда у вас будет свободное время, а я куплю вам билеты на поезд и расскажу, как до него добраться».

Мы охотно приняли его приглашение и предложенную помощь, объяснив, что с радостью навестим шейха Джайли, как только завершится рамадан, поскольку намереваемся провести последнюю треть поста у шейха ар-Райяха. Шейх ар-Райях был шейхом одного нашего друга-суданца, который учился в Англии, а сам был из местечка с названием Абу Хараз, расположенном на берегу Голубого Нила. Абдаль-Малик снисходительно улыбнулся. «Хорошо, – сказал он. – С этим нет никакой спешки. Вы можете отправиться, когда вам будет удобно».

Когда вторая треть рамадана подошла к концу, мы рассказали Аббасу, одному из сыновей шейха Аль-Фатиха, о нашем намерении съездить в Абу Хараз, и попросили его испросить для нас дозволения у шейха Аль-Фатиха на эту поездку.
– Конечно, вы можете ехать, – засмеялся Аббас, – но только после хаулийи.
А мы и понятия не имели, что такое хаулийя. Однако на следующий же вечер – это был двадцать первый день рамадана – мы узнали, что это.

Хайлийя – это был праздник зикра, на который, судя по всему были приглашены все шейхи и фукара Омдурмана.

Когда подошло время молитвы аср, после которой должен был начаться хаулийя, двор, мечеть и дом шейха Аль-Фатиха были заполнены народом. После молитвы аср начался зикр. Все начали петь хорошо знакомые касыды. Спустя непродолжительное время после того, как начали петь, Аббас сделал нам с Абдаль-Джалилом знак, и мы вышли за ним на улицу и оказались на пыльной и грязной дороге. Мы как раз поспели вовремя, чтобы увидеть, как сноровисто разделывают две большие туши коров, забитых к празднику. За считанные минуты из туш выпустили кровь, сняли шкуры и разделали мясо. Шкуры расстелили на пыльной дороге так, чтобы можно было на них резать мясо на куски. Нарезанное мясо тут же относили на кухни в дом шейха Аль-Фатиха, и после молитвы магриб, когда подошло время разговеться, чудесным образом была готова еда на всех присутствующих.

После молитв иша и таравих зикр продолжили. Отчасти происходящее напоминало большую ярмарку – у всех было приподнятое, праздничное настроение, только вместо торговых рядов и лотков здесь были круги зикра, каждый со своим хадра, к которому мог присоединиться любой. Казалось, зикр опьянил всех, все буквально светились.

Так мы провели эту ночь. Появилась и взошла луна. Никто не ощущал никакой усталости. Это была удивительная ночь, заряженная энергией и светом. Всё это настолько отличалось от обычного состояния, что я ощущал себя, словно во время лайлат аль-кадр, ночи силы, особой ночи, которая, как сказано во многих хадисах Пророка Мухаммада (мир ему), наступает в одну из ночей в последние десять дней рамадана. Именно в эту ночь ангел Джибриил впервые открыл пророку Мухаммаду (мир ему) Коран.В Коране сказано, что эта ночь лучше, чем тысяча месяцев:

Во имя Аллаха,
Милостивого ко всем на этом свете
и только к верующим в Судный День.
Мы ниспослали его в ночь Величия, И что заставит тебя уразуметь, что такое ночь Величия? Ночь Величия – лучше тысячи месяцев. Во время ее ангелы и дух, по изволению Господа их, нисходят со всеми повелениями Его. Она мирна до появления зари (97:1-5).

Говорят, что лайлат аль-кадр – хорошее время для дуа, и потому последнюю треть ночи я провел, читая дуа. Я молился, прося у Аллаха того, чего желал, а главное, памятуя о нашей цели, я молился о том, чтобы наш хадж был угоден Аллаху, и о даровании места в Саду Рая.

Когда наступил рассвет, всё прекратилось, чтобы люди немного поели и попили, готовясь к следующему дню поста. Затем, после молитвы субх, все разошлись, чтобы чуть-чуть поспать и отдохнуть. На самом деле мы совсем не ощущали усталости. И пока не наступила жара, мы решили ехать. Шейх Аль-Фатих назвал нам имена трех шейхов, чьим гостеприимством мы могли воспользоваться, и взял с нас обещание, что по возвращении в Омдурман мы вновь будем его гостями.

Мы взяли такси-грузовик до Вад Мадани – первого пункта на пути в Абу Хараз, к шейху ар-Райяху.

Абу Хараз. В Абу Харазе, который расположен чуть вверх по течению Голубого Нила, южнее Омдурмана и Хартума, как говорят, находятся захоронения ста шейхов. Действительно, кладбище здесь очень обширное, и могилы расположены очень близко друг от друга. Пересев в Вад Мадани на другой грузовик, мы поехали вдоль одного из притоков к Голубому Нилу, пересекли его в небольшом каноэ, выдолбленном из цельного ствола, и оказались в Абу Харазе. Нас встретил молодой человек и проводил до завийи шейха ар-Райяна, которая располагалась на дальнем конце селения, в удаленной части кладбища. Мы довольно быстро прошли около мили, пока показалась завийя шейха ар-Райяна. Она состояла из небольшого скопления крошечных хижин стены которых были сплетены из тростника и обмазаны простым песком.

Когда мы подошли ближе, до нас донеслись знакомые, и всё же неожиданные и даже неуместные здесь звуки радиотрансляции. Возле радиоприемника, под деревом, на грубо сколоченной деревянной кровати виднелась худая изможденная фигура, облаченная в белую одежду. Она напоминала гепарда, пережидающего полуденный зной. Это и был шейх ар-Райях. Он немногословно приветствовал нас и попросил молодого человека показать нам одну из хижин, в которой находились три точно таких же кровати, как и его собственная – без матрацев и постельного белья. Мы с облегчением улеглись отдохнуть. Похоже, что это был один из самых знойных дней, и нас мучила жажда.

Мы недолго отдыхали – раздался азан на молитву аср. Откуда ни возьмись появилось несколько фукара, один из которых показал нам, где набрать воды и где находится туалет. Туалет был основательным сооружением: место для сидения было огорожено соломенной циновкой и помещалось над большой огороженной ямой, над которой возвышалась двенадцатифутовая труба вытяжки для отвода газов, сделанная из десятков небольших консервных банок с вырезанными донышками, спаянных вместе. Благоухание стояло несказанное. Мы вновь были в глухой провинции!

Вуду можно было делать где угодно – сухая земля тотчас впитывала в себя воду. Сосуды для воды были редкостные. Для их изготовления были хитроумно использованы консервные банки и куски жести, соединенные пайкой. В результате получились элегантные кувшины с длинными носиками, откидывающейся крышечкой сверху и удобными ручками.

Когда все были готовы к молитве, мы выстроились рядами перед шейхом ар-Райяхом, встав на старые циновки в тени большого дерева, и приступили к молитве. Никогда мне не доводилось видеть человека, который молился бы столь проворно и тщательно, но без излишней спешки. Даже Абдаль-Джалиль, всегда очень собранный, был застигнут врасплох и с трудом поспевал за шейхом. По завершении молитвы шейх ар-Райях, который был весьма немногословен, вернулся на свою кровать под деревом и не спускался с нее до следующего азана. Из всех людей, которых я встречал, шейх ар-Райях в наибольшей степени соответствовал высказыванию Мухасеби: «Что такое жизнь, если не пять ежедневных молитв и ожидание смерти».

Когда наступило время прервать пост, нам предложили простую и грубую, но здоровую пищу. Мы запивали ее водой из Голубого Нила, который беззвучно струил свои воды в четверти мили от нас. Шейх ар-Райях говорил с нами крайне мало, но само его поведение и образ жизни являлись для нас впечатляющим примером простоты. Он был совершенно отрешён от мира, и в то же время чутко наблюдал за всем, что происходит вокруг. В нем не было ничего показного, и можно было лишь догадываться о том знании, что, должно быть, таило в себе его сердце.

Аскетичный шейх был блажен в своей нищете – как царь, облеченный в лохмотья. Хотя я и восхищался им, думая о том, что жизнь, которую он ведет, должно быть, похожа на жизнь первых сподвижников Пророка, я понимал, что сам никогда не смогу жить с такой безыскусной простотой – если только внешние обстоятельства не принудят меня к этому.
На следующий день мы решили навестить могилы шейхов, похороненных в Абу Харазе, и ранним утром отправились на кладбище. Дорога пролегала в тени деревьев.

Мы начали обходить с поклонением могилу за могилой, не имея ни малейшего представления о том, кто похоронен здесь, при каждой остановке совершая пространное дуа, читали аяты из Священного Корана и усиливали зикр.

Скоро мы ощутили, что переоценили свои силы и что, возможно, наш юношеский задор направлен не по адресу и может иметь более плодотворное направление. Совершив последнее, весьма пространное дуа для всех, кто был похоронен здесь, мы возвратились обратно в нашу прохладную хижину, в то время как начинался новый день, который обещал быть весьма жарким. Мы устали и хотели пить. Как часто мы подходим к пределу своих возможностей только для того, чтобы обнаружить, что этот предел существует!

Позже, перед асром, нас пригласили в гости к людям, которые жили на другом конце селения. Мы отправились пешком вдоль берега реки, по пути остановившись, чтобы сделать вуду.

Мы совершили молитву аср вместе с нашими хозяевами и затем проговорили с ними до времени магриба. Среди прочего речь зашла об одном из шейхов прошлых времен, который способствовал утверждению ислама в этих краях. Его звали шейх Тайюб, и хотя он прожил всю жизнь в Абу Харазе, его похоронили в Аль-Марракеше, расположенном на берегу Нила к северу от Омдурмана, возле завийи шейха Салиха. Имя шейха Салиха среди прочих назвал нам шейх Аль-Фатих, рекомендуя посетить его.

«На шейха Тайюба даже мухи не садились, – сказали нам. – Как-то крокодил схватил одного из его фукара, когда тот мылся в реке. Шейх Тайюб поразил крокодила своим тасбихом, и тот обратился в камень. Посмотрите, вот всё, что осталось от его головы». И нам показали камень, поразительно схожий по форме с головой крокодила. Правда от времени он весь потрескался, а передняя часть – примерно на одну четверть головы – отсутствовала.

Наших хозяев особенно умилило, когда они услышали, что мы проделали вуду в Ниле. «У нас считается, что если вы сделали вуду в Ниле, то обязательно еще раз приедете в Судан, инш Аллах», – пояснил старейший из присутствующих. «У нас также говорят, что когда Аллах создавал Судан, Он улыбался» (примечание: «улыбался» нельзя понимать дословно, здесь имеется в виду, что Аллах наделил Судан особым благословением), – добавил он, просияв улыбкой. Я убежден, что так оно и было. И действительно, спустя три года я вновь оказался проездом в Судане, когда направлялся в Малайзию.
После магриба и изысканного угощения мы совершили молитвы иша и таравих в близлежащей, очень скромной мечети, а затем при свете звезд пешком вернулись в завийю вдоль безмолвных вод Нила.

Каждую ночь луна всходила всё позднее, и Месяц Рамадан неуклонно близился к своему завершению. Осталась еще одна неделя поста. Теперь, когда мы втянулись в пост и отчасти привыкли к жаре, мы полностью отдались тому особому покою и умиротворенности, которые приходят лишь в эти, заключительные дни, когда желания усмиряются, а рух крепнет. Именно в таком состоянии, должно быть, возникают восприятия, близкие к ощущению пребывания в Райском Саду.

Той же ночью перед рассветом нас разбудил юноша, который встретил нас и проводил до завийи. Он вручил нам три глиняные кружки с теплым молоком, сильно пропахшим дымом костра.
– Вы должны выпить, – сказал он. – Это от шейха.

С благодарностью мы выпили молоко, зная, что всякий раз, когда вали (святой) дает тебе что-то из еды или питья, с ними он передает тебе знание и мудрость. Внешне вали дает вам еду, внутренне он наставляет вас.

Как-то мы ели наш сухур – так называется еда, которую мусульмане вкушают незадолго до рассвета в день поста, поскольку истинные последователи Моисея и Иисуса, которые ежегодно постились, принимали пищу только один раз в день – после захода солнца. Итак, мы ели наш сухур, как вдруг появился молодой англичанин, который от Мирового Банка инспектировал финансирование проекта по выращиванию хлопка. Он жил чуть выше по течению реки. Мы, конечно же, пригласили его разделить с нами трапезу.

Я крайне подозрительно отношусь к той «помощи», которую оказывает бедному Югу банковская система развитых стран Севера. Финансируемые проекты обычно сводятся к обеспечению развитого Юга сырьем, в котором заинтересована его промышленность. Бедные страны Юга залезают в долги, что вынуждает их выращивать технические сельскохозяйственные культуры – для погашения национального долга. Но так как по сравнению с твердой валютой денежный курс бедных стран Юга постоянно падает, то технические культуры быстро обесцениваются, а между тем эти страны уже не в состоянии обеспечивать урожаем зерновых потребности своего населения.

В урожайные годы часть денег от продажи технических культур идет на закупку продовольствия, а в неурожайные годы население голодает.

Обыкновенно мусульмане в Судане выращивают больше зерна, чем нужно для пропитания, зная, что может случиться засуха. В урожайные годы излишек зерна собирается в виде закята. Закят является средством накопления излишков, на закят идет определенный процент от всех посевных культур и домашнего скота. Закят это ежегодное перераспределение излишков в пользу неимущих. Он хранится на случай засухи или пока в нем не возникнет нужда. Тогда его раздают тем, кого засуха обрекает на голод.

Многими веками колониализма и неоколониализма этот механизм регулирования был почти полностью разрушен и заменен долговым рабством в удачные годы и абсолютной зависимостью от заморской помощи продуктами в засушливые годы. Естественно, наш нежданный гость не смотрел на вещи с такой точки зрения, он полагал, что занят полезным делом, помогая созиданию природных ресурсов страны и укреплению экономики региона.
Б

ыло непривычно общаться с нашим гостем на нормальном английском языке. Он был первым англичанином, встреченным нами, – после того, с которым мы разделили нашу скромную еду на пароме на Крит.

Хоть мы и были одной национальности, однако из разговора становилось всё яснее, что он совершенно другой человек и что каждый из нас живет в своем мире, мире своих реалий.

Итак, началась последняя треть рамадана, во время которой Аллах дарует верующему человеку свободу от Огня Ада, и именно об этом мы заговорили, выясняя, что же ощущает человек в этом состоянии, и вполне естественно перешли к теме Садов Рая. Наш новый знакомый тоже внес свою лепту. «Я знаю отличный анекдот про Огонь, – встрял он, лукаво улыбнувшись. – Все в аду стоят по колено в мерзкой жижжице. «Что же, – думает один из них, – всё не так уж скверно. Слегка воняет, зато не жарко».

Здесь рассказчик для нагнетания драматизма выдержал паузу, не замечая, что его рассказ не доставляет нам удовольствия, и продолжал: «Но тут приходит их босс и говорит: «Хорош! Ваши двадцать минут перерыва истекли! Теперь вставайте на руки!» И он громко захихикал, в отличие от нас. Нам нечего было сказать ему.

Один из аспектов свободы от огня, думал я, это свобода от незнания того, что Огонь Ада действительно существует, и Райский Сад действительно существует. В этом мире внутреннее состояние человека – это либо Райский Сад, либо Адский Огонь. Зато в следующем мире каждый из нас попадёт либо в Сад, либо в Огонь. Не знать этого – всё равно, что жить в Огне.

Мы закончили нашу совместную трапезу, избегнув бесполезных споров о том, в чем мы не сходились. Когда подошло время делать вуду и готовиться к молитве субх и предстоящему дню поста, наш гость распрощался с нами и исчез во тьме, из которой он появился.

Это был день джумы, и Абдаль-Джалил решил, что после молитвы джума мы продолжим наше путешествие и навестим первого из трех шейхов, имена которых назвал нам шейх Аль-Фатих. Его звали шейх Тайяб, он жил недалеко, в селении с названием Тайяба, на другом берегу Голубого Нила.

Ревностно совершив гусль (полное омовение) до молитвы мы отправились в мечеть. После азана мы выслушали хутбу, совершили молитву и затем пошли догонять шейха ар-Райяха – сразу после молитвы он ушел; речи его не интересовали. Вернувшись в завийю, мы поблагодирили шейха ар-Райаха за гостеприимство – он вновь растянулся на кровати под деревом, делая зикр в ожидании асра – и под сенью тенистых лиственных деревьев отправились на берег Нила. Мы успели как раз вовремя, чтобы попасть на паром.

* * *

Продолжение следует, инша-Аллах.