3. Ферма «Обилие света

Наша ферма, затерявшаяся на 85 гектарах буша и тропического леса, очень
живописна. Мы назвали ее “Макл флагга фарм”. “Макл флагга”
по-шотландски – “много света”. На въездных воротах под вывеской с
названием фермы мы прибили старую, обитую железом дверь с чеканкой,
на которой изображен маяк.
Такое название связано с Исламской концепцией света, изложенной в
высказываниях Пророка. Несколько раз в день я читаю молитву, которую
совершал наш возлюбленный пророк Мухаммад (да будут с ним
благословения Аллаха и мир):

О Боже, помести свет в мое сердце, в мои уши, в мои глаза, в мою
правую руку, в мою левую руку, свет предо мною, свет позади меня, свет
надо мною и свет подо мною. О Боже, всели меня свет.

Во времена расцвета движения хиппи городская молодёжь часто
образовывала коммуны, где все были равны, все были братьями и
сестрами. Такой образ жизни отвечал их умонастроениям и потребности
быть счастливыми. Они усваивали и адаптировали отдельные положения
восточных религий и, как умели, пытались реализовать вычитанные
идеалы. Они увлекались картами таро, курили марихуану и искренне
полагали, что достигли внутреннего просветления.
Другие ощущали, что нужно бежать из города с его губительными
омрачающими влияниями, бежать от материалистической городской
жизни. И они уезжали в сельскую местность и там селились коммунами,
приобретали небольшие фермерские хозяйства. Так возник новый
альтернативный стиль жизни.
Среди художников в то время стал моден эскейпизм, бегство от
действительности. Часто такое бегство облегчалось получением
правительственного гранта, например, гранта на постройку новой студии.
Строилась загородная студия, возникал вкус к занятиям серфингом,
рыбалкой, фермерством, с которыми чередовались периоды чисто
художественной деятельности.
Альтернативный жизненный стиль был попыткой обрести новый смысл
и цель жизни путем возвращения к жизненным первоосновам через
освобождение от всего лишнего и ненужного. Однако часто изначальный
смысл начинаний утрачивался, и они оказывались самоцелью. Одна
система ограничений уступала свое место другой. Вместо городского
жилья, ежедневной службы, машины, кредита появлялся деревенский
дом, работа на земле, трактор и сельскохозяйственные фонды.
Был испробован также и вариант жизни на пособие по безработице, и
если в коммуне было много безработных, денег вполне хватало.
Пыл поисков обновления и новых жизненных путей иногда угасал, и
тогда искатели вновь возвращались в город.
В провинциальных городках скоро появилась экзотическая публика,
фланирующая по тихим патриархальным улочкам. Пожилые фермеры,
которые родились и выросли здесь, с недоумением взирали на молодежь
в длинных индусских одеяниях, унизанных стеклянными «фенечками»,
позвякивающими при ходьбе.
Рядом с магазином скоро присоседилась крошечная полутемная кофейня,
пропахшая пачулями, где всем заправляла парочка длинноволосых юнцов,
носящих пиджаки с вышивкой и кожаные сандалии. Стены здесь были
увешаны ручными изделиями из плетеных веревок и макраме. Старый
универмаг быстро переориентировался на продажу продуктов для
здорового образа жизни, здесь появились мюсли, витамины, массажное
масло, а на стенах запестрели объявления о курсах йоги, предсказаниях
судьбы, натуропатии и траволечении.
По сравнению со спокойствием сельской жизни жизнь в городе казалась
просто бурей! Поднявшись на рассвете, вы кормите ваших собак, кошек,
кроликов, козочек. Потом печете хлеб на сегодня, запираете собак на
заднем дворе и на машине едете за соломой и люцерной, подвозя едущую
автостопом женщину с двумя ребятишками – плодами свободной любви,
цепляющимися за подол индийской юбки мамы, и по дороге на массаж к
своему натуропату (с добавкой мистической восточной философии в
качестве бесплатного приложения) слушаете её речи об астральных знаках
и целительной силе пирамид. Затем вы чините насос, чтобы полить
крошечный огородик с грядками овощей, выращенных без применения
удобрений и химикалий, окунаетесь в канале перед тем, как дать корм
животным, готовите здоровую вегетарианскую пищу для мужа и для себя,
выкраиваете часок, чтобы посидеть перед транзисторным телевизором
перед тем, как засесть за очередное задание заочных курсов по
пчеловодству и травничеству. А вечером, рухнув на постель вместе с
собаками и кошками, блаженно вытягиваете ноги, и спите сном младенца
до рассвета в преддверии точно такого же неторопливого,
расслабляющего дня в деревне.
Что за чудесный альтернативный стиль! Не оставить ли нарочитую суету
мира во имя этого спокойствия? Тогда на всё хватит времени – спокойно
посидеть, обо всём подумать. Можно созерцать красоту природы, которая
теперь окружает вас.
Ваша книжная полка заставлена книгами об индуистской философии,
пране и Будде. Жаль только, что всё как-то недосуг почитать их. «Время и
покой» Гая Батона пока не привились здесь.
Однажды Рабия аль-Адавийя, великая суфийская святая восьмого века,
сидела дома, созерцая своего Господа. Служанка позвала ее:
– Весна на дворе! Выходи, чтобы лицезреть красоту, сотворенную
Аллахом.
Рабия ответила:
– Войди-ка сюда, чтобы увидеть Того, кто сотворил всё это –
неприкрытым, без завес.
Городской художник возвращается из поездки с новыми работами,
устраивает выставку, просветляя нас, а в деревне случайный попутчик,
возвращаясь после отпуска из индусского ашрама, расширяет наше
сознание, делясь истинами, с которыми он соприкоснулся в стране
древней мудрости. И если художники используют законы построения
иллюзий, то альтернативное поколение созидало свои иллюзии.
Художнику неведомы пути к истинному знанию, «цветы жизни» были
столь же несведущи в этом. В этой поверхностной передаче знаний «через
десятые руки» таилась определенная опасность.

«Провидение озаботилось тем, чтобы восполнить падение духовности в
наше время: исчезновение барьеров, которые раньше отделяли Западный
мир от Востока, давало теперь возможность приехать сюда самому.
Однако те, кто так и сделал, подвергали себя определенному риску – как
туристы, беспечно слоняющиеся по незнакомым местам. Здесь можно
было встретить гуру, который сулит быстрое духовное продвижение без
утомительного и долгого вживания в традиционный индуизм. Или
нео-буддистов, которые были весьма поверхностно знакомы с
традиционными школами буддизма. Или «суфиев», выступавших против
ортодоксального Ислама. И даже «гениев», которые, надергав фрагменты
из разных религиозных традиций и сдобрив их хорошей порцией магии,
выдавали это за новую религию, соответствующую новому человеку
нового века. Так или иначе, все эти лжепророки привлекали к себе
гордецов и невежд, раздувая их «эго» ядовитым ветром своих учений».
(Гай Итон. Царь замка)

Так или иначе, но, к счастью, уклад сельской жизни отвращал людей от
копания в религиозных культах и от превращения книжных знаний в
культ. По крайней мере, уход за домашним скотом и выращивание овощей
отводило от «гуру» и мистиков из австралийской глубинки. А ведь многие
увлеклись ими. Но в середине 1970-х всё постепенно вновь вошло в
норму. Я знаю один спиритуальный Диснейлэнд в небольшом
альтернативном местечке в Новом Южном Уэльсе в Австралии, который
ныне процветает, активно взращивая «эго» тех, кто приезжает сюда.
Было у этого поколения кое-что общее: вегетарианство. Этот мини-культ
имел много приверженцев разной степени строгости – от тех, кто не ел
красного мяса, до строгих вегетарианцев, которые не употребляли в пищу
животные продукты и всё, что имело хотя бы малейшую связь с
животными. Они не носили шерсть и кожу, не пользовались косметикой,
мылом и продуктами, которые тестировались на животных, и избегали
всего, что связано с вивисекцией. В течение шестнадцати лет я
примыкала к этим последним. Это была очень достойная позиция по
отношению к живым существам, влекущая за собой целый образ жизни,
регламентированный до мелочей. Иногда случалось, что убежденный
вегетарианец превращался в фанатика, который неимоверно гордился
своей приверженностью к особому характеру питания, что раздувало его
самомнение. Избегание животных продуктов парадоксальным образом
приводило к тому, что он начинал полупрезрительно относиться к
обычным людям.
Во время трапезы с одним австралийцем, который являлся строгим
вегетарианцем, мы заговорили об израильских бомбежках Южного
Ливана. Он был полностью поглощен своей трапезой, оставшись
полностью равнодушным к кровавым событиям. Естественно, что у нас не
возникло с ним общего языка. Я тоже была такой же, как этот человек.
Меня ничто не волновало, кроме моей личной борьбы против убойного
питания.
Вегетарианство часто становится самоцелью, но его можно использовать
и как ступеньку к высшему знанию: начать с сострадания животным, а
затем научиться сострадать всем людям.
Наш пророк Мухаммад (да будет с ним благословение Аллаха и мир)
сказал: «Аллах воистину доволен Своим слугой, который благодарит Его
за каждый кусочек пищи, а когда делает глоток воды, благодарит Его за
него». Когда человек живет в таком состоянии осознанности, благодаря
своего Господа за каждый кусочек и глоток, он действительно
облагораживает свою пищу
Мой муршид однажды сказал мне: «Иногда и зверёк может тронуть наше
сердце – даже ящерица!» С этого времени мне стало казаться, что мой дом
стал домом для множества ящериц; у парадной двери – ящерицы, у задней
двери – ящерицы, они сидели со мной во время ланча, а крошечная
ящерка даже поселилась среди моих книг по тасаввуфу.
Прожив три года в буше, мой муж решил уехать из Австралии и
продолжить свою карьеру художника в другой стране. Он разочаровался в
возможностях заниматься художественным творчеством в Австралии. Я
была счастлива. Живя на ферме, и с удовольствием осталась бы здесь, но
пришло время собирать вещи и уезжать. Предками мужа были румынские
цыгане, и тяга к перемене мест была у него в крови. Мы пристроили
наших питомцев, продали ферму, купили два билета до Парижа и
распрощались с Австралией, чтобы на другом континенте начать всё с
начала.
Было нелегко оставлять ферму. Когда во что-то вложено много труда, это
становится частью тебя. Я по-настоящему привязалась к ферме. Если бы
мы постоянно удерживались в состоянии осознанности – в результате
постоянной работы, неважно даже какой именно, занимая ею всё своё
время, до последнего вздоха, – разве позволили бы мы себе потратить
впустую даже мгновение нашей жизни? Вряд ли.

Аллах, не давай мне забыть, что этот вдох может оказаться последним, за
ним может не последовать выдоха. Лиши меня самонадеянности, чтобы,
шагая одной ногой, я не думал, что другая сама собою последует за
первой.
(Шейх Али Зайн аль-Абидин)

Ибо человек не должен стесняться в трате всего, что имеет, если ему
ведома тайна его сердца. Если бы он уловил хотя бы отблеск этой тайны –
он бы ронял слезу при каждом вдохе и выдохе.
(Шейх Абн аль-Хабиб. Великая песнь)

Когда мы собираем воедино всё то, к чему привязались, прилипли, в чем
завязли, мы начинаем понимать, что всё это на самом деле пришло к нам
по пути и отводит нас от занятий тем единственным, чем мы должны
заниматься: борьбой за собственную свободу с тираном нашей низшей
души.

Мне было в то время тридцать лет. Тогда я так не думала. Я любила ферму
и своих питомцев. И всё это мне пришлось оставить. Я покидала родину
и отправлялась на чужбину. Всё это меня слегка страшило.

4. Соборы и лес.

На вопрос: «Что для вас Париж?» один ответит: «Кафе и запах сигарет
Gauloises». Другой скажет: «Лувр и Jeu de Paume». Третий: «Хорошая еда и
вино». А меня в Париже привлекли соборы и церкви.
Сильное влияние религии, которое я ощутила в Париже, было для меня
совершенно новым и непривычным ощущением. Австралия в духовном
плане очень бедна, здесь острая нехватка любых форм прочной
религиозной традиции. Сильная духовная традиция аборигенов, которую
первые белые завоеватели всемерно стремились уничтожить, всё еще
существовала, но лишь нескольким белым посчастливилось прикоснуться
к ее сакральной реальности. Здесь же, когда я просто наблюдала, как
миниатюрная пожилая леди, одетая в черное, с четками на худеньком
запястье, входит в двери Нотр-Дам, я испытывала внутренний трепет.
В прошлом я посещала лишь воскресную христианскую школу. Во
Франции с ее мощным католицизмом ощущался разительный контраст с
Австралией. Я ничего не знала о католицизме. Я и о христианстве
по-настоящему ничего не знала, но здесь, во Франции, я вдруг ощутила,
что, возможно, упустила в своей жизни что-то очень важное.
Церкви и соборы влекли меня своими таинственными интерьерами,
приглашали зайти и присесть на скамью, постоять в капелле перед
статуей святого. Я всегда ставила свечу, произнося при этом
импровизированную молитву. Откуда приходили ее слова? Я никогда не
учила канонических молитв. Мысль о молитве не посещала меня со
времён воскресной школы. Отчего в полумраке собора мне хотелось
молиться? Откуда приходила эта потребность? Стоя со свечой в руке
перед статуей, я молилась. По-настоящему я никогда не думала о Боге.
Даже когда мои губы шептали молитву. Да, я молилась, но на самом деле
делала это довольно поверхностно, механически. В то время я не
прислушивалась к тому, что едва звучало где-то внутри меня.

О Боже, Ты позвал, а мы промедлили. Увы! Увы! Сделанного не
воротишь.
(Ходжа Абдулла Ансари. Мунаджат)

Говорят, что можно изгнать человека из страны – нельзя изгнать страны
из человека. Точно так же можно оторвать человека от религиозной
традиции, но нельзя лишить его внутренней потребности в религии.
Можно оторвать жену художника от фермы и пересадить ее в крошечную
студию на rue de la Tombe-Issoire в 14-м округе Парижа, но она все четыре
месяца в Париже будет пытаться вновь вернуться в сельскую местность.
Муж первые месяцы пребывания в Париже потратил на посещение
художественных галерей и музеев. Я же провела это время в парках и
храмах. Это показывало, какое место в моей жизни занимало искусство:
жить в Париже и не посетить Лувр и Центр Помпиду! Как-то я посетила
Jeu de Paume, желая взглянуть на полотно “Церковь в Авере” Ван Гога, но
после этого вновь вернулась в сад Тюильри. Искусство значило для меня
немного. Я вполне могла обходиться без него.
Если Париж для меня был значим своими соборами, то французский
загород – зелеными массивами. Мы выезжали за город к югу от Парижа в
деревеньку Мориньи-Шампиньи, и здесь, в окружении сонной
деревенской жизни, я наконец переставала суетиться и обретала “время и
покой”, которые становились главным стержнем моей жизни.
Переход от суетливого самообмана фермерской жизни в австралийском
буше к покою мирных лесов и пастбищ французской деревни был подобен
микропробуждению. На нашей “Ферме обилия света” я была слишком
занята “присмотром” за тварным и не имела времени вглядеться в
тварное. Когда чистишь щеткой лошадь, тебе как-то недосуг вглядываться
в нее. Усердно поливая деревья, не замечаешь дерева.
Теперь у меня было время спокойно посидеть, оглядеться вокруг и
подумать. Каждое посещение леса сулило новые радости: лесные фиалки,
кусты лещины, шиповник, дикообразы, фазаны. Лесные “чудеса”
связались у меня с концертом “Четыре времени года” Вивальди.
Несколько лет подряд я приезжала в это крошечное местечко во Франции,
открывая для себя множество утонченных и прекрасных моментов, часто
спрятанных в конце тенистых прогалин, куда никто не забредал. Я
приезжала сюда в разное время года, наблюдая за сезонными
изменениями пейзажа. Я и не подозревала, что всё это – жизненные
уроки, указания для совершенно иных изменений, изменений
посредством невзгод, радостей и печалей человеческой души, которая
готовится в обратный путь к своим истокам. Человек, который сделал
свой выбор, готовый отправиться в это чудесное путешествие, странствие
очищения сердца, должен ждать переживания истинного чуда.
Теперь, когда я смотрю на всё это, находясь на тарикате, внутреннее
значение происходящего тогда мне видится в словах шейха Джалалуддина
Руми из “Дивана” Шамса Тебризи:

Весна и сад в миру
Лишь отраженье внутреннего сада.
Всё в этом мире – самородки,
А внутреннее – сам рудник.

«Мы им знамения Свои представим
И в душах их, и в отдаленных землях.
Пока не станет ясно им,
Что это истина (Господня)!» (толкование Корана, 41:53)

Совместное влияние религии и умиротворяющих природных ландшафтов
скоро проявило во мне потребность в чтении. Своими точными и
запоминающимися описаниями сельской жизни меня привлекли работы
Томаса Харди. Никос Казанзакис подкупал меня страстным стремлением
познать Божественную Истину и напряженностью своих исканий. И
наконец Джон Купер Пуйс, своеобразный английский «мистик», чье
воображение и владение словом было созвучно моему «кочевому» образу
жизни во Франции.
Непосредственным результатом общения с природой явилось желание
гармонизировать и свою повседневную жизнь. Я начала внутренний
поиск, ошибочно думая, что могу отыскать ответы самостоятельно,
заимствуя что-то из одной религиозной системы, что-то – из другой, и
пытаясь соединить фрагменты в единое целое. Мой муршид сказал, что с
позиций тариката такие люди являются «смакователями» духовности. Я
стала читать о древних ессеях и попыталась отчасти следовать их этике. Я
начала поститься и постоянно заниматься йогой. К этому добавилась
толика современного мистицизма в виде непосредственного общения с
одним доморощенным мистиком, впоследствии уехавшим в США.
Однако единственное, что задевало меня глубоко, – это ежедневная
работа по дому. Ессеи выпекали хлеб по особому рецепту, из
пророщенной пшеницы. Говорили, что такой хлеб ел Иисус (да будет с
ним мир Аллаха). Это на меня очень сильно действовало. Каждый день я
выпекала несколько лепешек, всегда думая о том, что каким-то образом
это связывает меня с Иисусом (да будет с ним мир Аллаха).
В то время я ничего не знала об Исламе и его традиции. Я ничего не знала
об обычаях нашего возлюбленного Пророка (да будут с ним благословения
Аллаха и мир). Я ничего не знала о сокровищах, которые ожидают того,
кто искренне изучает высказывания Пророка, хадисы, и претворяет в
жизнь полученное знание. Каждый поступок может быть средством
продвижения к истине. Но не только действие или мысль, – всё что
угодно можно делать с полным осознаванием того, что Аллах с тобой.
Каждое действие – от мытья рук до полуночной молитвы – обретает
смысл.
Здесь таился намёк на дальнейшее. Если меня так заворожила простая
выпечка и вкус хлеба, который, как я думала, был тот же, что и у хлеба,
который вкушал Иисус (да будет с ним мир Аллаха), то можно
представить себе, как сильно на меня подействовало ревностное
исполнение различных ежедневных действий, которые в свое время
совершал посланник Мухаммад (да пребудут с ним благословения Аллаха
и мир), Печать пророков.

«Есть два вида поминания Аллаха (зикр).
Первый – непосредственное, когда человек откладывает все мирские
заботы и полностью посвящает себя поминанию своего Творца.
Второй – косвенный, это поминание благодаря опосредующему
действию. Этот вид поминания предполагает, что перед тем, как что-либо
сделать, мы задумываемся о том, угодно ли наше действие Аллаху.
Достоинство этого зикра состоит в том, что он постоянен, ибо мы
постоянно чем-то заняты.
Когда суфии говорят, что смысл жизни – поминание Аллаха, они имеют в
виду оба вида поминания, прямой и косвенный. Аллах Высочайший
говорит:
«Воистину сердца довольство обретают в поминании Аллаха».
Достойно ли о жизни говорить, коль в сердце нет довольства?
А значит, поминание Аллаха – суть жизни,
И суфии недаром говорят,
Что именно для этого был создан человек.
Прямое поминание, когда сознание полностью занято Аллахом,
сравнительно легкое. Непрямое поминание, опосредованное действием –
является более сложным. Если первому обучает мастер, и его можно
делать в присутствии мастера, то второму мастер не может научить, его
надо практиковать самостоятельно, в повседневной жизни. Там, где в
Коране Аллах отсылает к «мухсинин» (те, кто делает добро и благо), Он
имеет в виду людей, которые действуют только после того, как вспомнят
о Нём. Можно сказать, что они действуют наилучшим образом,
предварительно соотнося свой поступок с Ним.
Есть и иной вид поминания, который называется верой в Аллаха как в
Единого и Единственного Творца. Наиболее очевидный смысл
исповедания Единства – «ла илаха илляллах» – состоит в том, что никого
не подобает почитать, кроме Аллаха, ибо Он – единый и единственный
Бог. Он – Единственный, кого следует почитать, потому что Он один
обладает властью, и никто больше. Любая власть, которая, как кажется,
принадлежит другому существу, даруется Им.
Всё, что происходит, исходит от Него. Поэтому что бы с вами ни
происходило, следует полагать, что это от Аллаха, как сказано в Коране:
«Скажи, всё от Аллаха». В этом и заключается секрет данного вида зикра.
Люди часто приписывают Аллаху важные события, например, чью-то
смерть. Однако такой вид зикра означает, что все без исключения
события, значительные и незначительные, следует рассматривать в
единой связи и помнить, что все они – от Аллаха. Как говорит Аллах:
«Вспоминай своего Господа, когда ты забыл Его».
Для человека, который делает такой зикр постоянно, его жизнь больше не
является нагромождением бессмысленных событий, она становится
чередой взаимодействий с Божественным Мастером. Если происходит
что-то приятное, он воспринимает это как проявление Доброты и
Милости Божьей, которую Он обещал Своим слугам. А если случается
что-то неприятное, это воспринимается как плата за свои грехи, которую
Высший Судия востребовал с него в этом мире. Человек осознаёт, что это
проверка его веры, стойкости и надежды, а также покрытие проступков,
совершенных им. Так вся жизнь становится сопричастной Аллаху. Можно
даже сказать, что человек общается с Ним. Хотя честь впрямую говорить с
Ним оказывается лишь немногим избранным. Однако каждый верующий
может благодаря этому зикру обращаться к своему Господу. Аллах
посылает верующему события, а верующий отвечает на это, обращая к
Нему свое сердце. Посредством зикра отношения с Аллахом становятся
теснее и ближе, перерастая в любовь.
«Он любит их, и они любят Его». Их жизнь в этом мире становится
отношениями любящего и возлюбленной.
(из книги “Внутренние аспекты веры”)

В Мориньи-Шампиньи я прочла рассказ Казанзакиса «Последнее
искушение» о первой встрече Иисуса (да будет с ним мир Аллаха) и его
ученика Матфея. Матфей долго ожидал, когда пророк просто поглядит на
него, а потом встал прямо перед ним. «Пророк взглянул на Матфея, и этот
взгляд исполнил его душу и тело истомой и сладостью. Его захлестнуло
ликование, уверенность, дружелюбие. Мир стал прост, а спасение –
близким».
Читая эти проникновенные строки, я ощутила, что хочу найти такого
человека, совершенного, одно присутствие которого исполнит всё моё
существование сладостью мёда. «Я должна отыскать его!» – сказал я себе
самой. Это было в 1980 году, во Франции. Спустя десять лет я обрела его,
своего муршида – в Австралии. Никос Казанзакис дал легкий эскиз того
глубинного воздействия, которое возлюбленный Аллаха способен оказать
на того, кто ждет его появления. Но Никос Казанзакис описал лишь
верхушку айсберга.
Я вспоминаю, как читала небольшую книгу о мировых религиях. То ли
оттого, что я была не готова воспринять послание Ислама, или, может
быть, Ислам был слишком бедно представлен в той книге, но он меня не
затронул. Не возникло ни малейшего желания поглубже ознакомиться с
ним. Никакого интереса. Ислам оставался непробужденным во мне еще в
течение нескольких лет, но я приближалась к нему, к Истине, окольным
путем, который однажды выведет меня на прямой путь – сират
аль-мустааим.
Я не стремилась к хорошему знанию французского языка, пока мы жили
во Франции. Муж мог объясняться по-французски, но не мог полноценно
общаться. В то время я считала языковый барьер большим
преимуществом. Я редко бывала в людных местах. Даже находясь среди
людей, я оставалась наедине со своими мыслями. Я не понимала, о чем
говорят вокруг меня, и чужие разговоры не отвлекали меня от своих
мыслей, не возникало желания вступить в беседу.
Было ли незнание языка страны, в которой я жила, преимуществом?
Может быть, если бы я понимала, что мне говорят, я услышала бы что-то
очень важное для себя. Возможно, человек из Магриба в саду Тюильри на
самом деле сказал мне: «Ислам – вот на что вам следует обратить свой
взор». Но я ничего не поняла и просто улыбнулась в ответ. Может быть, я
пришла бы к Исламу быстрее. Я думала, что могу приехать в другую
страну, не зная ее языка, а он мог бы помочь мне в обретении знания от ее
жителей. Подобно тем, кто думает, что может достичь глубин духовности
– тасаввуфа, не озаботившись тем, чтобы разобраться и принять к
исполнению основные учения внешнего Ислама. Такие люди верят, что
могут достигнуть последней истины сами, без предварительного усвоения
мудрости учений и без духовного наставника, включенного в традицию,
который возьмет их за руку и поведёт, избегая множества опасных и
устрашающих долин Пути. И как же ошибочна и губительна такая точка
зрения!

«Без сомнения, всякий, кто приходит в страну с одним из ее жителей,
подобен тому, кто приходит с добром. В нем нет страха погибели». Шейх
А. Аль-Джамаль)
Наше жилище в Мориньи-Шампиньи было великолепным. Великодушные
супруги, страстные ценители искусства, заботливо взяли нас под свою
опеку, предоставив кров в своем поместье. Это была усадьба, построенная
из камня, с внутренним двором и башенками. Постройкам было уже
восемьсот лет. Нам жилось здесь привольно. Время летело незаметно.
Однако наши сбережения таяли, а кроме того, вновь дала о себе знать тяга
к перемене мест.
В голове у меня всплывает фраза, которую я где-то слышала: «Так
записано!». Я беспричинно верила в то, что «так записано!», что всё
предопределено, и чему быть, того не миновать, а мои усилия и
устремления мало что меняют.

Чем мы станем – известно Каламу давно.
Скрип пера… Зло и благо наметит оно.
Так к чему же печалиться и горевать,
Если с первого дня всё уже решено.
(Рубайят Омара Хайяма. Перевод Омара Али-Шаха)

И вот возникает новое направление движения. Мы вновь избавляемся от
всего имущества, покупаем два велосипеда и палатку, и, вооружившись
картой Франции, покидаем гостеприимный приют, который в течение
трех лет был нашим домом. В качестве цели мы наметили Ассизи в
Италии. И вот чудесным весенним утром мы нажали на педали и
покатили вперед в предрассветной дымке.
Когда Уилфред Тесигер, путешественник и писатель, остановился на
самом краю Руб аль-Хали на Арабском полуострове, перед тем, как
двинуться вглубь пустыни, один из проводников-бедуинов, подняв вверх
сложенные вместе ладони, произнес:
«Вверяем себя Аллаху!»

5. «Да будет вам польза от странствий!»

Затей грандиозное, глупейшее дело, подобно Ною.
И совершенно неважно, что подумают люди.
(Шейх Руми).

Наша затея отправиться на велосипедах в Ассизи казалась со стороны
блажью, но иногда именно такие действия жизненно необходимы. Мы
променяли наше устоявшееся житьё в имении на неопределенность
странствия, вверив себя своей судьбе. Это была попытка подтолкнуть ход
событий, предприняв любое усилие – неважно какое.
Мне довелось совершить немало горных восхождений, прежде чем я
поняла, что существуют и духовные вершины. В трудных изнурительных
походах, когда наступает физическое изнеможение, и тебя одолевает
глубокое отчаяние и безысходность – лишь тогда возникает подлинная
надежда и проявляется нужное направление движения.
Наше путешествие по Франции было, что называется, экстремальным, и
состояло из резких перепадов – от блаженства теплых ласковых дней до
уныния бесконечных проливных дождей.
Именно во время затяжных дождей происходил мучительный процесс
расставания с иллюзиями, когда мы целыми днями сидели, забившись в
уголок палатки, и нас так тянуло в надежное убежище настоящего дома,
прочь от случайностей и превратностей кочевого бытья!
А когда вновь выходило солнце, мы, приободрившись, со слепой
надеждой вновь устремлялись вперед. Однако мысль о шаткости нашего
положения никогда не оставляла нас.
Годами я вынашивала идею, что существуют силы, охраняющие и
оберегающие меня. Мой комплект псевдодуховных концепций был
разнообразен: ангелы, провожатые, духи, силы, святые – все были здесь.
Я верила, что кто-то присматривает за мной. Мне была нужна эта вера,
поскольку у меня полностью отсутствовала идея защиты на материальном
плане. Необходимость в «неземных» защитниках была очень важна не
только в этом путешествии, но и в течение всего периода жизни вне
Австралии.
На ферме у нас была своя особая система защиты. На веранде были
прибиты подковы – чтобы не дать ускользнуть удаче, на кухне стояли
небольшие статуэтки Будды и амулеты-обереги в виде небольших
фигурок. Во Франции я стала носить медальоны с изображением своих
«любимых» святых – Св. Жанны д’Арк, Св. Терезы Авильской, Св.
Франциска Ассизского, и моего покровителя по католическому календарю
Св. Августина. Когда я надевала медальон, я чувствовала себя
защищенной. Позже я узнала, что Св. Августин родился и жил в Алжире –
а Алжир сыграл ключевую роль в моем странствии к Исламу. Это может
показаться случайным совпадением – но на самом деле нет ничего
случайного!
В сельской местности во Франции везде по обочинам дорог можно
видеть крошечные часовенки, посвященные различным святым: просто
ящик с небольшой фигуркой внутри. Часто статуэтку окружают скромные
букетики цветов, положенные местными жителями или прохожими. Я
тоже иногда собирала полевые цветы, чтобы положить в часовенку. Это
не только доставляло мне удовольствие, но и создавало чувство
защищенности: возможно, святой присмотрит за мной, пока я буду
добираться до следующей придорожной часовни.
Это отвечало моей внутренней потребности – потребности в неземном
содействии.
Я помню, как много лет назад смотрела по ТВ программу о пленных,
переживших заключение в концлагере. Один пожилой заключенный
рассказывал о том, что пережил в этом проклятом месте. Со слезами на
глазах он рассказывал о страданиях, боли, утрате товарищей. А потом
добавил: «Но Бог был рядом с нами. Всё время Он был так близок!»

«Каждый, кто вступил на тарикат, является звеном цепи, которая берет
начало от самого пророка Мухаммада (да будут с ним мир и
благословение Аллаха)». (Абу Бакр Сирадж ад-Дин)

В изречениях муршид – это защита мюрида от всех неблагих мыслей.
Аллах защищает мюрида через муршида. Дух наставника сопутствует
ученику во всех его начинаниях, всюду пребывая с ним, словно
ангел-хранитель.

Шейх – мастер духовной алхимии. Он может преобразить сырой материал
души новичка в чистое золото. Он – море мудрости. Пыль с его стоп сулит
прозрение незрячему глазу новопосвященного. Он – лестница в небо, он
настолько чист, что все добродетели Пророка (да будет с ним
благословение Аллаха и мир) отражаются в нём как в зеркале.
(Анна-Мария Шиммель)

Велопутешествие связалось у меня с иным, внутренним путешествием,
которое по-настоящему началось, когда я примкнула к Исламу. Крутые
горы и глубокие долины, дни приятные и дни беспросветные. Мгновения
надежды, мгновения страха.
Во время путешествия нам встретилось много отзывчивых людей –
людей, которые отнеслись к нам с заботой и добротой, предлагали свежие
фрукты из своего сада, чистую воду из колодца, тенистый уголок в саду,
чтобы отдохнуть и набраться сил.
Однажды, когда мы уезжали из такого сада, его владелец сказал на
прощанье: «Да будет вам польза от странствий!» Если бы я могла, я бы
по-французски ответила ему: «Иншаллах!» – на всё воля Божья.
На самом деле эта повесть – история чуда, правда, без всяких хождений
по воде и полетов по воздуху. Описанное здесь чудо превышает то, что
ежедневно совершают рыбы и птицы. Это чудо получения величайшего
дара, который Аллах дарует человеку: дара Его наставничества. Чудо
прохождения через различные стадии бессмысленной западной
деятельности для того, чтобы стать мюридом у того, кого возлюбил Аллах.
Вот подлинное чудо. Чудо восхождения из бездны мрака к сиянию небес!

Через несколько месяцев после начала нашей экспедиции мы добрались
до Корсики на Средиземном море, где решили передохнуть перед
завершающим броском на юг. Множество марокканцев жили в небольшом
укрепленном средневековом городке Бонифацио на южной оконечности
острова, где мы обосновались. Здесь жили люди, которые оставили свои
уютные сельские домики в Марокко и приехали чернорабочими во
Францию. Я еще не сталкивалась с Исламом, но Ислам этих людей был
буквально осязаем. Он давал себя знать в том, как они двигались. В их
спокойной манере речи. В полном отсутствии внешней
экстравагантности. Они словно были окутаны своей религией. И часто,
когда кто-то из них работал на стройке, делая свое дело, слышалось тихое,
проникновенное пение. Тогда я не знала, и лишь теперь понимаю, что это
были коранические стихи.
Вежливые марокканцы сразу изменили наши планы. Мы позабыли про
Ассизи и решили испытать судьбу в Северной Африке, в Сахаре.
Если наш отъезд из Мориньи-Шампиньи казался сумасбродством, то
новое решение было просто безумием. Холодным зимним утром мы
завели наши велосипеды по сходням на паром, который перевез нас через
пролив Бонифация на остров Сардиния. Нас охватило дурное
предчувствие. Не было внутреннего подъема. Мы просто отправлялись
туда, куда собрались, куда нам суждено было отправиться.
Поездка через Сардинию была унылой. Чем дальше к югу мы
продвигались, тем сильнее было какое-то странное чувство приближения
к чему-то необычному. Сельская местность этого острова суровая и
сильно пересеченная. Природное окружение невольно вызывало мысли о
Судном Дне. Когда мы отплыли с Сицилии в Тунис, я стояла на палубе,
качая головой и думая: «Что-то мне боязливо плыть туда, куда мы
направляемся».
Из октября 1991 года я оглядываюсь назад, возвращаясь в январь 1982.
Мой муршид попал в автомобильную аварию. Он сильно пострадал.
Теперь январь 1982 г. видится мне иначе. Мои личные переживания,
которые казались такими серьезными, теперь обрели иной масштаб.
Поездка в Тунис была началом продвижения к нему. Задерживаться на
чем-либо, что не связано с Исламом и тарикатом, было бы мелочным и
фальшивым.
Всё в этой повести так переменчиво. Следует еще раз всё пересмотреть,
чтобы освободиться от любой претенциозности. Хочется передать силу
того чуда, которое преобразило человека по имени Джулию в мюрида по
имени Аматуллах. Хочется убрать всё лишнее. Иншаллах, скоро начнется
настоящая работа.